О том, как 25 странных петрозаводчан мчались на автобусе за мертвыми душами, и что из этого получилось

Фото: Андрей Кокшаров / pushfest.ru

В поисках «поиска»

Что мы помним о «Мертвых душах»? Ну, вот так, чтобы из школьной программы. В лучшем случае, что это история про какого-то жулика, который ездил в гости к помещикам и зачем-то скупал у них скончавшихся крепостных. Жулика звали Чичиков, а ездил он к мечтательному Манилову, жадной Коробочке, жадному Плюшкину, грубому Сабакевичу и неистовому Ноздреву. Манилов мечтал построить мост от Москвы до Петербурга, Ноздрев давно не брал в руки шашек, Собакевич всех обзывал, а Коробочка и Плюшкин жадничали и ничем, кажется, друг от друга не отличались.

Еще, может быть, некоторые запомнили двух каких-то дам: одну — приятную, а другую — приятную во всех отношениях. Ну и, наверное, птицу-тройку, являющуюся, если верить учебнику литературы, символом России. Мол, Русь, куда несешься ты? Молчит Русь, не дает ответа. Вот, в общем, и все. Зачем Чичиков скупал покойников, мало кто разбирался. Да и не важно. Главное, что они там все в гоголевской Руси были жуликами и ворами. И еще их там разгуливало как-то сильно много — книжка-то толстая.

И вот петрозаводский режиссер Олег Липовецкий уехал декабристской тропою в Сибирь и поставил там «Мертвые души». В пяти тысячах километрах от дома, в маленьком городке Лесосибирске, расположенном где-то в дебрях Красноярского края. Петрозаводские театры Липовецкого по каким-то причинам работать не приглашают, но зато его приглашают в разные другие города страны. В Ульяновск, Киров, Уфу, Стерлитамак — всего он поставил уже порядка 20 спектаклей в разных уголках России. На этот раз его пригласил Лесосибирский театр «Поиск», и он поставил там «Мертвые души».

Самое невероятное, что для сценического воплощения этой плотно-заселенной персонажами поэмы Гоголя режиссер задействовал всего трех актеров. Иначе говоря, тройку. Птицу-тройку — основной символ «Мертвых душ». Не исключено, что этот символизм и послужил толчком для рождения столь экстравагантной идеи. Хотя, может быть, все гораздо прозаичней, и выбор малого количества актеров был продиктован тем, что театр «Поиск» попросту не велик. В нем служат всего 9 артистов — пять женщин и четверо мужчин.

В сентябре прошлого года состоялась премьера этого спектакля. Мне очень хотелось посмотреть, что там у Липовецкого получилось, но не ехать же ради этого в Сибирь. Казалось, что моему желанию не суждено осуществиться, но спектакль был приглашен на традиционный Пушкинский театральный фестиваль во Псков, а Псков в сравнении с Красноярским краем, находится, буквально, за поворотом. Липовецкий протрубил сбор. И в итоге, в ночь с пятницы на субботу двадцать пять петрозаводчан погрузились в далеко не самый просторный автобус на свете и отправились в безумное 12-часовое путешествие за «Мертвыми душами».

Трое в шмотках, не считаясь с Фетиньей

Вся сцена по периметру плотно завешана старыми костюмами. Старыми, черными пиджаками, фраками, брюками, десятками, а, может, и сотнями различных предметов одежды. По сути, это и есть сценографическое решение спектакля, которое прекрасно придумал и выстроил московский художник, постоянный соавтор Липовецкого Яков Каждан. Лавка старья. Магазин подержанных вещей. Комиссионка, полная обезлюдевшего тряпья, которое, по сути, и является материальном эквивалентом мертвых душ.

Кроме того, в этой лавке валяются куклы, мясорубка, дорожная фляжка, российский флажок, фонарь, туалетная бумага, чемодан на колесиках — тьма разнообразной утвари и среди всего прочего книга. Та самая. «Николай Васильевич Гоголь. Мертвые Души». Три актера — Олег Ермолаев, Виктор Чариков и Максим Потапченко перебирают валяющиеся в лавке вещи, натыкаются на книгу и начинают читать ее, передавая из рук в руки. Несколько минут, и они включают зрителя в причудливый гоголевский мир. А дальше начинается бешенное, отчаянное, стремительное по своему ритму действие.

Чариков и Потапченко вытворяют в шаге от сидящей здесь же на сцене публики чудеса преображения. Вот Чариков — прокурор, а Потапченко — полицмейстер. Секунда и полицмейстер превращается в жену прокурора. Еще секунда — и он уже дочь прокурора Лизонька. И не просто Лизонька, а влюбленная Лизонька. Взгляд из-под бровей, хлопающие ресницы, рука для поцелуя — и вот уже это никакая не Лизонька, а туповатый лакей Прохор в очочках и с неизменной книжкой в руках. Они и Коробочка с Фетиньей, и Плюшкин с Маврой, и Манилов с Маниловой, и Ноздрев с Межуевым.

С молниеносной скоростью эти два артиста меняют образы, характеры и даже пол. Каждый находящийся на сцене предмет работает, даже куклы вдруг становятся детьми Маниловых и начинают жить своей жутковатой жизнью. И так три часа без остановки с одним небольшим антрактом. Три часа скачек по столам, танцев, бега и переодеваний. Лишь Олег Ермолаев остается неизменным Чичиковым. Впрочем, и он вместе с двумя прочими периодически превращается… в коня. Ноздрев, Чичиков, Собакевич, Фетинья и Селифан, Коробочка и Лизонька — все, все, все время от времени оборачиваются птицей-тройкой и мчатся неведомо куда, как и вся наша Русь бескрайняя и безоглядная. Пластично, красиво и весело.

Пластика и музыка это отдельные, самоценные и неотъемлемые персонажи спектакля. Хореограф из Петербурга Ольга Васильева и композитор Александр Улаев (бывший петрозаводчанин, перебравшийся в северную столицу) — так же, как и художник Яков Каждан вот уже несколько лет составляют с Липовецким единую творческую команду и являются его полноправными соавторами. Благодаря этому соавторству спектакли Липовецкого превращаются в настоящее музыкальное, ритмическое зрелище. Музыка задает темп и настроение, подгоняя актеров и заводя зрителей. Пластика же касается не только явно танцевальных этюдов, но и растворена во всей полноте сценического существования артистов.

Вообще поражает то, как этот спектакль раскрывает артистов Лесосибирского театра. У зрителя не возникает ни малейшего ощущения провинциальности. На сцене работают сильные, профессионалы, умеющие, как кажется, практически, все. И не только в актерской профессии. На Пушкинском фестивале они сами монтировали декорации и устанавливали свет. До 5 утра декорации, с 9 и, практически, до спектакля — свет. Потом три часа бешенной работы на сцене. На следующий день еще один показ. А под утро выезд в Великие Луки с тем, чтобы после 4 часов дороги вновь все установить, отыграть, разобрать и вернуться во Псков. Может быть, это и не подвиг, но «что-то героическое в этом есть». А Олег Ермолаев еще по совместительству и директор этого удивительного театра.

Ну, а Чичиков… Какой-то он совсем, вроде как, и не жулик. Не жулик, не прохвост и не пройдоха, а жертва. Он хотел сделать что-то такое, что могло его вытащить из этой вязкой, пыльной, безнадежной жизни. От всех этих маниловых, собакевичей, ноздревых, из этой лавки древности, полной тряпья и хлама. Он придумал что-то оригинальное и ловкое. Он попытался. Но вырваться из этой лавки нельзя. А можно лишь скакать по кругу на сломанной бричке с пьяным кучером и не вполне надежными конями. Совсем, в общем, какой-то не такой Чичиков, каким мы его помним по школьной программе.

Источник: Руна