Режиссер спектакля «Река Потудань»: Стремление понравиться зрителю - опасный путь

Фото «Петербургский авангард»

- Сергей, вы ставили спектакли в разных городах России. Как добрались до Пскова?

- Меня пригласил Андрей Пронин, заместитель худрука по репертуарной части. Мы уже работали с ним на фестивале «Точка доступа», куратором которого он является. Там я делал спектакль «Столкновение с бабочкой».

Проза Платонова - серьезный вызов для режиссера

- Где больше нравится работать - в столичных театрах или в провинции?

- Больше нравится делать свой театр, но пока нет такой возможности. В провинции или в столице? Нет никакой разницы, по большому счету.

- А почему невозможно сейчас делать свой театр?

- С существующей системой финансирования независимого театра это практически невозможно. Этой системы просто нет. Никакой. Ты либо находишь мецената или инвестора, либо не находишь. Бизнесу невыгодно вкладываться в театр, потому что это абсолютно неприбыльное дело. И никаких льгот по налогам в нашей стране нет, если ты вкладываешься в культуру или искусство. Это кратко о положении независимого театра в стране.

- Почему Платонов?

- Это не очень-то простой вопрос. Тут целое стечение обстоятельств. Когда Андрей предложил мне сделать здесь постановку, я находился в каком-то сложном, можно сказать даже смятенном состоянии. Был как раз в Петербурге. На протяжении суток перечитал несколько произведений. В квартире, которую мне снимали на «Точке доступа», была такая книжная полка - большая библиотека питерского интеллектуала. И там было очень много разной литературы. В том числе, я наткнулся на Платонова и стал перечитывать. Начал я с «Котлована», но очень быстро понял, что это не туда. И тогда вспомнил про «Потудань». И эта повесть моментально оказалась именно тем материалом, который я искал. Я даже тогда еще не понимал, почему. Просто понял, что это именно то, что нужно сделать.

- Теперь понимание «почему» появилось?

- Да, сейчас понимание довольно четкое. Это действительно очень важный текст, это действительно очень важный спектакль для меня. Я не знаю, что из этого получится, но это какой-то серьезный внутренний этап. Я сейчас не берусь рассуждать за качество того, что выйдет, но по смысловому полю, по вектору, в направлении которого я сейчас пытаюсь двигаться, это очень правильный выбор.

Спектакль для зрителя должен быть работой

- Судя по комментариям, которые вы давали тому, что видели на репетиции, вам нравится, что получается?

- Мне нравится, как все это выглядит, мне нравится, что все собирается, выглядит так, как мы это задумывали, соответствует вроде бы эскизам с визуальной точки зрения. Но «нравится/не нравится» - это не совсем правильные критерии. Мне-то как раз может и нравится, но это не значит, что это делается правильно. Нравится - это вообще не критерий хорошо сделанного спектакля, на мой взгляд. Тут более сложные конструкции, более сложные способы восприятия.

- Что тогда значит «правильно»? Входит ли в это понятие «нравится зрителю»?

- Нравиться зрителю - на мой взгляд, это опасный путь. Как только я начинаю думать о том, чтобы нравиться зрителю, я перестаю заниматься делом и начинаю заниматься конъюнктурой, начинаю заниматься попсой, грубо говоря. То есть я пытаюсь обслужить кого-то, а этого не может быть в искусстве вообще и в театре в частности.

- Повесть «Река Потудань» часто ставят?

- «Потудань» ставят периодически. Конечно, не так часто, как другие произведения Платонова, например, «Фро». Но периодически ставят. Например, в театре «СТИ» Женовача в Москве идет спектакль. Я его не видел, только на видео какие-то отрывки.

Дело в том, что не очень понятно, как с этим быть. Проза Платонова - это серьезный вызов для режиссера, потому что ты не можешь решать, кто кому дядя, кто с кем в каких отношениях и что случилось, решать нарратив. Платонов не про это. Платонов, во-первых, про язык, во-вторых, про миф. То, что он выстраивает в «Реке Потудань», - это, несомненно, мифический сюжет, который обладает всеми структурными компонентами мифа. Герой преодолевает определенные испытания, очевиден мотив инициации и мотив возвращения из мира мертвых и попытки интегрироваться в мир живых - это путь, который герой проходит на протяжении всей повести. Кажется, что вот физически он уже вернулся, но ментально он по-прежнему там. Данный путь продолжается всю повесть и весь спектакль.

Плюсом к этому возникает очень важная дистанция сегодняшнего времени. Мы-то живем в 2018 году, а не в 1936-м, когда написана повесть, и не в 1920-м, когда происходит действие этой повести. Тут нужно понимать, что Платонов, будучи человеком разделяющим социалистические идеалы, действительно надеялся на то, что идея нового человека воплотится в жизнь. В то же время в «Потудани» он соединяет мифические, языческие и христианские мотивы. Из таких несовместимых, казалось бы, на первый взгляд компонентов делает очень органичное, абсолютно, конечно, модернистское произведение. А сейчас, когда мы знаем, что повесть была написана в 1936 году, в 1937-м начались репрессии, а еще через 4 года началась Великая Отечественная война, мы понимаем, что все надежды не оправдались. Дальше полвека абсолютного безвременья и сумятицы. До сих пор, несмотря на то, что мы вылезли из 90-х, непонятно, куда мы приползли. Мы уже вышли, но до сих пор никуда не пришли. В этом безвременье мы находимся. Мы - это даже не наша страна, а в принципе человечество, на мой взгляд. Поэтому и возникает это пространство на сцене - не то больничный коридор, не то дом престарелых, не то какая-то петля, лимб, в котором находится сознание героя из-за невозможности вырваться оттуда и в котором находимся мы. Находимся в постоянном стремлении то ли вылечиться, залатать свои раны, то ли прийти, наконец-то, к покою, то ли все-таки начать жить по-настоящему. А что такое - начать жить по-настоящему? Тоже огромный вопрос. Платоновский текст дает возможность стремиться к объемному высказыванию. Всегда очень интересно, если материал имеет такую потенцию.

- Что такое проект «Пространство эксперимента»? Это понятие впервые появляется в афише театра.

- Об этом лучше спросить Андрея Пронина. Я так понимаю, что нашим спектаклем просто открывается этот проект. «Пространство эксперимента» - для меня немного странная формулировка, потому что, мне кажется, я не делаю экспериментальный спектакль, я просто делаю спектакль. Куда более радикальные эксперименты существуют в театральных практиках мира, чем то, что будет показано на малой сцене Псковского драмтеатра. Но в целом я понимаю, что, наверное, подобного рода подход и форма будут слегка неожиданными для псковского зрителя, и абсолютно непонятно, как эта поставка будет принята. Возможны абсолютно полярные реакции.

Прозвучит весь текст Платонова, но не весь текст Платонова мы услышим

- Полярные реакции - это не так плохо, мне кажется. Хуже, когда реакции нет.

- Конечно. Я очень люблю, когда уходят пара-тройка человек из зала, когда кто-то негодует. Очень хорошо, когда есть негативная реакция. И очень часто плохая реакция свидетельствует не о спектакле, а о том человеке, у которого эта реакция возникает. Это живой отклик. Опять же по поводу «нравится/не нравится» - я не считаю, что спектакль или любое другое произведение искусства должно вызывать исключительно положительные эмоции. Я вообще думаю, что нас формируют, нас меняют и заставляют становиться лучше далеко не только положительные эмоции. Но это не значит, что я целенаправленно хочу добиться отрицательных эмоций, нет. Но я не могу предугадать реакцию каждого зрителя. Если я буду стараться понравиться каждому, мне придется делать максимально пресную историю, только бы никого не обидеть, только бы никакого не оскорбить, никого не задеть. Мне это абсолютно неинтересно. Я не понимаю, зачем этим вообще заниматься.

- Надо признать, что, судя по тому фрагменту спектакля, который мне удалось увидеть, сегодня в афише псковского театра ничего подобного нет. Это некая альтернатива для нас, зрителей. У вашего спектакля, кстати, ограничение 18+. Школьников не ждете?

- 18+ - это не про то, что здесь будет течь кровь или обнаженные люди будут изображать половой акт. Сейчас, когда спектакль собирается, я думаю, что может быть, мы и не правы, не надо было ставить 18+. Может быть, 16+ было бы достаточно. Это конечно сложная тема, и «Потудань» в школе не проходят. А с другой стороны, почему бы и нет? Думаю, новое поколение готово воспринимать непростые спектакли.

- Есть, мне кажется, сейчас какой-то тренд - завлечь школьника в театр. Подростков, молодежь до 18-ти...

- Нужно не просто завлечь, а сформулировать такое предложение, которое школьнику будет интересно. Это возникло не сегодня, проблема была всегда. Школьники - это абсолютно не охваченный театром контингент. Это тот возраст, когда у тебя нет никаких авторитетов, созревание, взросление и прочее. Я, конечно, и сам не любил, все эти, как говорится, зашкварные мероприятия, типа похода классом в театр. Я хотел быть взрослым, быть крутым, ходить в ночной клуб и тусить до утра. А смотреть театр - это для бабушек. Честно, я же к театру не сразу пришел. Когда меня мама таскала в театр в школе, я это ненавидел. Я просто не мог понять, как это можно смотреть. Я всегда любил кино, был киноманом и мечтал стать кинорежиссером. Смотреть театр каждый раз было каторгой. Это же 3,5 часа с антрактом, эти жуткие кулисы, актеры, которые почему-то ходят по сцене и громко говорят. Сейчас я просто понимаю, проблема связана с тем, что этому поколению ничего не предлагают. Театр ведь разный, и театр может быть интересным и для них тоже. Театр может разговаривать современным языком с современным человеком. А у нас, как правило, театр разговаривает со зрителем в лучшем случае языком 75-го года, а в худшем - 55-го года. «Это просто тупая молодежь», «новое поколение - полные идиоты». А вот нет! Новое поколение умнее всех нас вместе взятых. У нового поколения абсолютно другой уровень и ритм развития. Я смотрю на своего сына, которому летом будет 4 года, он уже во всю разбирается в технике. Они намного быстрее развиваются. Они дадут нам фору очень скоро такую мощную, что мы не успеем ничего понять. У них есть свои проблемы, но у нас разве их не было? Когда я был школьником, я был жутким раздолбаем. Это вообще нормально.

- Вы говорите, что хотели быть кинорежиссером? Что переломило это решение?

- Я рос в Новосибирске, в центре Сибири, в небогатой семье, я не понимал, какие у меня есть шансы стать кинорежиссером. Я не понимал, что можно поехать учиться куда-то в другое место. В какой-то момент я начал мечтать стать писателем, потому что это реально делать, сидя тут. Я даже писал. Где-то в Новосибирске есть стопка исписанных 96-листовых тетрадей. Рассказы, повести, даже зачатки романа. Это был поиск. А с театром все получилось очень случайно. Я поступил в технический вуз, там была театральная студия, стал туда ходить. А когда уже получил диплом, понял, что хватит себя обманывать, надо заниматься тем, чем действительно хочется. И поступил в театральный институт. Это было непростое решение. Я не могу сказать, что его сразу нормально приняли мои родственники. Это вызвало много удивления. Но в итоге... Есть надежда, что я сделал это не зря.

- Вернемся к спектаклю. Расскажите про актерский состав. У вас заняты корифеи псковской сцены - Юрий Новохижин, Надежда Чепайкина, Виктор Яковлев. Кого они будут играть?

Илона Гончар в роли Любы

- Дело в том, что они не играют персонажей, здесь их как таковых нет. Здесь нет Никиты Фирсова, Любы Кузнецовой, папы Никиты и базарного сторожа. Они все являются структурными составляющими мифа. В этом смысле Юрий Михайлович Новохижин становится своеобразным представителем мира мертвых, Надежда Вениаминовна становится представителем судьбы или реки, границей между миром мертвых и миром живых. Илона Гончар становится представителем мира живых и жизни как таковой, и любви, потому что у Платонова очевидно равенство между понятиями жизнь и любовь. Он в этом смысле довольно прост. В этой простоте есть своя хорошая правильность. И есть герой. Но герой - не Никита Фирсов, а представление о герое - что такое мифический герой и через какие испытания он проходит. Мы находимся в таком исследовании. То есть по большому счету все внутри, особенно герой, то есть Виктор Николаевич Яковлев, находятся в исследовании этого пространства, в котором они находятся, этой петли, этого коридора-западни, из которого невозможно выбраться. На протяжении всего спектакля он пытается понять, как здесь все работает и как отсюда выбраться. Обманчиво представление о том, что это бытовое пространство. На самом деле, конечно же, это абсолютно не бытовой спектакль и не бытовое пространство. Вопросы о реальности происходящего здесь - самые важные вопросы. Мы все-таки находимся в 2018 году и с этой 80-летней дистанцией пытаемся разобраться в платоновском тексте. Пытаемся разобраться в нем, при этом не скатываясь в постмодернистскую иронию по поводу этого текста, но при этом не теряя иронию вообще, а пытаясь разобраться в этом идеалистическом представлении о человеке и как оно реализовалось в наше время. Конечно, очень важным здесь становится тема контузии, тема контуженного человека (потому опять же возникает это полумедицинское пространство), который пытается снова учиться жить, вылечиться.    

- Вопросов у зрителя будем много, мне кажется...

- Отлично, так и должно быть. Я считаю, это самое главное. Много вопросов - это хорошо. Это воспитание зрительской культуры. Зритель привык относиться к театру потребительски. Я пришел, расскажите мне историю, внятно, развлеките меня, я хочу поплакать и посмеяться. Поплакать и посмеяться для меня, пользуясь терминологией школьников, - понятия зашкварные. Потому что поплакать и посмеяться - это реакции на очень грубые раздражители. Добиться такой реакции нетрудно. Давайте попробуем какое-то сложное переживание сформулировать, а там уже неважно, возникнет желание поплакать и посмеяться или нет. Это не критерий. Я сам могу плакать на спектакле, но в то же время параллельно в ту же самую секунду понимать, сейчас мной манипулируют, некрасиво и грубо. Я понимаю, что это плохо, мне не нравится спектакль, и то, что я плачу - не значит, что он мне нравится. Это значит, что я человек, и у меня есть эмоциональные реакции на грубые раздражители.

- В рамках Пушкинского театрального фестиваля на псковской сцене был показан спектакль «ГрозаГроза» Театра Наций. Катерина там эффектно плавала в установленном прямо на сцене бассейне. Что у вас выполняет роль реки?

- В первую очередь, мы реализуем реку через звук, через то, как работает фонограмма. В спектакле актеры не произносят текст Платонова вообще, он целиком и полностью записан этими же артистами на студии. То есть каждый из артистов записал весь текст полностью, получились четыре полноценные, скажем так, аудиокниги. Из этих четырех записей композитор Владимир Бочаров собирает течение этих голосов, которые то выплывают на поверхность и становятся членораздельными, то уходят под воду и мы практически не можем разобрать, что за слова. Это и есть река - сам текст. То есть в спектакле прозвучит весь текст Платонова, но не весь текст Платонова мы услышим.

- В этом же есть особый смысл, что мы услышим, а что нет?

- Конечно, это партитура. Но это не нарратив, смысл не в том, чтобы рассказать историю, кто куда пришел и что сделал. Этот текст как состояние, как эта река, как атмосфера, как погружение в текст на другом уровне. Параллельно есть отделенный от артистов голос, есть артисты-перформеры, которые находятся в невербальной зоне физического театра, пытаясь разобраться во всей этой истории.

Эскиз декораций

- Кто художник?

- Анастасия Юдина. Мы делаем 9-й спектакль вместе. Это моя команда соавторов. С композитором Владимиром Бочаровым мы делаем 12-й спектакль вместе.

- Декорация интересная и интересная, необычная афиша. Что в ней?

 

- В ней боль, сметенное существо. Я могу сказать, что в афише, но тогда она потеряет интригу. Там есть конкретика. Настя нарисовала эту афишу с очень очень конкретного существа. Просто его там не узнать, если ты не в курсе.

- Что пожелаете зрителю, который собирается на ваш спектакль? Мне кажется, его надо как-то настраивать.

- В первую очередь, я желаю зрителю открытости и готовности к соучастию. Не в смысле выходить на сцену, а готовности к сотрудничеству, сотворчеству здесь и сейчас. Открытость - это очень важно. К сожалению, все мы дико закрытые люди, мы не готовы воспринимать, мы очень не любим новое, очень не любим трудиться, мы очень ленивые. Это большая проблема. Как можно меньше зрительской лени и как можно больше открытости.

- Я так понимаю, что ваш спектакль для зрителя - это работа?

- Да. Я вообще считаю, что спектакль для зрителя должен быть работой. У нас достаточно развлечений в мире. Кино очень редко выходит в разряд искусства, чаще всего это шоу, то есть развлечение. Про телевидение я вообще молчу. По крайней мере, российское. Мне кажется, за театром должна оставаться какая-то более сложная функция, потому что театр - древнейшие в мире искусство, которое родилось из культа поклонения Дионису. То есть театр родился из ритуала, хочется, чтобы он не терял эту ритуальную основу. Не религиозный ритуал, конечно, не надо превращать театр в секту. Нет другого вида искусства, которое происходит здесь и сейчас. Разве только перформанс, но это тема для отдельной беседы.

Беседовала Светлана Аванесова

Источник: Псковский академический драматический театр имени А.С. Пушкина