Погружение в Потудань

Двери открываются, публика проходит в зал, а на малой сцене уже готова живая инсталляция — актеры застыли в анабиозе на четырех креслах под интригующий саундтрек — непонятные звуки, шумы, помехи, обрывки голосов. Так начинается, быть может, самый неожиданный спектакль, который был когда-либо поставлен в Псковском драмтеатре имени Пушкина в новое время — не то ожившая картина, не то затянувшийся пластический этюд, как бы иллюстрирующий звучащий из динамиков текст Платонова, а на самом деле — и первое, и второе вместе, изображение и пантомима, проникающие, перетекающие друг в друга, словно вода, которая течет из невидимого нам крана по стене и смешивается с уже натекшей на кафеле лужей.

У спектакля «Река Потудань» не один, а несколько авторов, акцентирую — не исполнителей, а именно полноправных соавторов сценического произведения, без участия которых оно было бы другим, или не состоялось бы вовсе: режиссер Сергей Чехов, художник Анастасия Юдина, композитор Владимир Бочаров и актеры: Виктор Яковлев, Илона Гончар, Юрий Новохижин, Надежда Чепайкина и Денис Золотарев. Плюс, разумеется, сам Андрей Платонов, русский советский писатель, автор текста, опубликованного в страшном 1937-м году и обладающего какой-то магнетической художественной силой — достаточно напомнить, что, помимо многих театральных интерпретаций, «Река Потудань» дважды экранизирована — Александром Сокуровым в 1978-м и Андреем Кончаловским в 1984-м: фильмы «Одинокий голос человека» и «Maria's Lovers».

Постановку Сергея Чехова назвать интерпретацией или версией «по мотивам» вроде бы нельзя, поскольку из динамиков звучит пусть и сокращенный, но бережно сохраненный текст Платонова, и все-таки это новое произведение (ни в коем случае не банальная инсценировка), рожденное на стыке аудио, визуальных искусств и физического театра.

Как часть аранжировки звучит рассказ, записанный актерами в тон-студии, «работают» декорация и титры над сценой, управляющие восприятием зрителя, актеры застывают в эффектных позах или двигаются по сцене, вступают в контакт или конфликт, уходят и возвращаются не то живыми иллюстрациями к тексту, не то его пластическими контрапунктами, - чем они действительно являются, решать и домысливать публике.

То есть еще один полнокровный соавтор «Реки Потудань» - это, конечно, зритель, создающий спектакль в своем восприятии, и понятно, что в зависимости от личного темперамента и культурного кругозора, от жизненного опыта и психологического состояния, всякий раз это будет новая «Река Потудань».

Звучит как банальность, ибо такова природа любого сценического действа: вне зрителя оно не существует, теряет смысл, но в том-то и штука, что привычная театральная условность автоматизирует работу соавторства, делает ее неощутимой, а вот площадка эксперимента, каковой в нашем случае стала «Река Потудань», наоборот, этот процесс всячески стимулирует, вскрывает, напрягает, гальванизирует, и это всегда большой творческий труд, неслучайно театральный критик Андрей Пронин, представляя спектакль, назвал его сложным для восприятия, способным оттолкнуть зрителя.

И здесь я, пожалуй, соглашусь: «Река Потудань» требует некоторой дополнительной настройки слуха и зрения, точнее — способности услышать и увидеть умом и сердцем, однако был и другой путь, на который указал режиссер, — максимально открыться и отдаться потоку свободных ассоциаций, эмоций и смыслов, что называется, расслабиться и получить «вставку».

Сам текст Платонова настолько необычен, столь насыщен словесными кульминациями, что, в принципе, достаточно одной фонограммы, а тут еще и заморочный, глючный перфоманс. Достаточно представить себе, что ты, надев наушники, слушаешь по радио литературную передачу и одновременно смотришь некий арт-хаусный фильм, снятый одним бесконечно длинным планом, и вроде бы это совершенно разные артефакты - звучащий в уши первобытный, нескладный Платонов и корчащиеся в креслах слабоумные, престарелые психи, но вдруг они, эти параллельные кривые, начинают как-то совпадать друг с другом, синхронизироваться, выдавать короткие смысловые замыкания, внезапные вспышки в мозгу и какие-то не просчитанные заранее эффекты.

Отдельное удовольствие — картинка, я долго не мог вспомнить, где я видел этот серый двухцветный больничный коридор с нишей и креслами? На которых корчатся искаженные болью и страстью человеческие тела, и только потом понял, что это же чистый Фрэнсис Бэкон с его вывернутыми наружу триптихами! А еще - будто видеорепорт с выставки гиперреализма, всех этих раскрашенных гигантских мертвецов, со скорбными лицами заснувших в казенных интерьерах, и вся эта «визуализация» ничуть не противоречит Платонову, рассказ которого близится к финалу.

 И когда медсестра Люба залезает в истекающий водой полый куб и начинает испытывать в нем муки смерти, смысловой и визуальный пазлы спектакля окончательно складываются — абстрактный поначалу куб наполняется страдающим женским телом и превращается в ту самую Потудань, которая и дала название рассказу и спектаклю. Правый приток Дона и проход в Потустороннее одновременно, мифическое течение между жизнью и смертью, женщиной и мужчиной.

Что тут добавишь? Это нужно видеть. «Река Потудань» - несомненная удача Псковского театра драмы.

Саша Донецкий

Фото Андрея Кокшарова

Источник: Псковская Лента Новостей