Чук, Гек и Космическое диско

Режиссер Иван Пачин предложил псковскому театру повесть «Чук и Гек» Аркадия Гайдара. Вроде никакого противоречия нет — рассказ для среднего школьного возраста, но современный театральный и литературный контексты как будто сопротивляются «детскости» текста.

Мне казалось, что сейчас невозможно работать в театре с любыми текстами Гайдара «впрямую», не учитывая время создания или личность автора, тем более невозможно это теперь, после спектакля «Чук и Гек» Михаила Патласова на Новой сцене Александринского театра. Режиссер скомбинировал текст повести с воспоминаниями репрессированных, соединил страшные реалии репрессий, жизнь самого Гайдара и сладкоголосый рассказ о путешествии мальчиков и их мамы к отцу и мужу в Сибирь, тем самым вскрыв не только миф Гайдара о прекрасной советской стране/семье, но и закамуфлированную изнанку этого мифа.

Пачин же как будто работает с первым («детским») впечатлением от текста Гайдара. Советская страна остается в спектакле как место счастья, а время действия переносится в 1980-е. Режиссер выводит на сцену шесть пар разнополых Чуков и Геков, сосредотачивая внимание зрителей на бесконечном путешествии по заснеженной стране под мелодии группы Space и странновато-страшноватых снах детей.

Для начала актеры, играющие маму (Надежда Чепайкина) и папу (Виктор Яковлев), объясняют детям и взрослым, почему так много Чуков и Геков — потому что все актеры хотели сыграть, а особенно взрослые любят играть детей, и роли эти — просто мечта. Допустим. Все будущие Чуки-Геки выстраиваются в две шеренги и горланят под фонограмму «Если с другом вышел в путь… Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много». Мало одной пары мальчишек-сорванцов, постоянно мутузящих друг друга, нужно много пар, и желательного разнополых — чтобы, получив письмо от отца, затевать веселую свалку, вместе засунуть телеграмму в жестяную банку из-под черной икры, выбросить ее в окно и потом не найти на пустой сцене. Потому что банка, вылетев в форточку, стала огромной, и ее уже укатили — иначе всем Чукам и Гекам не поместиться на сцене. Театральная условность и допущения легко принимаются зрителями. Рубиновые кремлевские звезды (тоже огромные) маячат за спинами актеров, пока Виктор Яковлев произносит текст автора о лучшем городе страны. Все всерьез и все взаправду. Яковлев сидит в конце зрительного зала и словами Гайдара комментирует происходящее. Многочисленные Чуки и Геки, не занятые в конкретной сцене, с удовольствием играют в интермедиях между действиями, когда герои сели в поезд и едут-едут-едут. Вот все вбежали на комсомольскую стройку, несут какие-то трубы, ведут сварочные работы — новогодняя мишура отвечает за искры сварочного аппарата. Тут же женятся и празднуют свадьбу у памятника Кирову (псковитяне легко узнают его позу), и сразу же возвращаются с орущим кульком — то есть все многообразие индустриального века советского государства и его семьи проносится перед нашим взором. Могли понадобиться годы, чтобы вместить все это, но в спектакле этот отрезок укладывается в 10 минут, оставляя впечатление не изнуряюще-длительного путешествия, каким оно могло быть в 1939 году, а веселого роуд-муви. Своеобразное театральное попурри, смесь не столько известных советских мелодий, сколько театральных сценок агитбригад, даже просто легких намеков на комсомольский задор. Все Чуки и Геки одеты в одинаковые современные рабочие комбинезоны, клетчатые рубашки. Они коллектив, масса, они все — как один. Перед нами театр представления, где актеры резвятся и хулиганят, а герои меж тем едут в поезде. От Москвы до Севера, до самых Синих гор далеких. Но вот наступает на сцене ночь, полная необъяснимых шорохов, вздохов и снов.

Путешествие героев в ночь закономерно завораживает читателя рассказа Гайдара. Иван Пачин и Тимур Шарафутдинов оказались в плену этой темы. Путешествие сменяется снами и ночными детскими кошмарами, страшными, впрочем, только для самих детей. Шарафутдинов, отвечающий в спектакле еще и за свет, создает уютную звездную ночь. Мерный голос от автора произносит текст Гайдара — все внимание сосредотачивается на луне, похожей на желтый апельсин, а дальние заснеженные горы, как из советского мультфильма про Умку, маячат на заднике. Мелодия группы Space и стилистически красивый текст о «…далекой-далекой Москве», где «под красной звездой на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы», звучит под электронное космическое диско.

Чуков и Геков много потому, что ими может быть любой. Пережившие XX век Чук и Гек в спектакле псковского театра потеряли индивидуальные черты, стали приметой выдуманного Гайдаром заснеженного мира счастья. Мира, где никто не одинок. Можно подумать, что режиссеры ностальгируют, вспоминая время своего детства, но скорей всего это тоска по чувству защищенности и общей радости, когда легко было укрыться за словами сказки, не вчитываясь в реальные события или сложную психологию, когда достаточно намека или одного луча на темной сцене, и возникает лунная ночь. В финале мать героев преображается в Софию Ротару, и все персонажи вместе с ней поют «Я, ты, он, она // Вместе — целая страна, // Вместе — дружная семья, // В слове „мы“ — сто тысяч „я“». Гимном жизни, где ты всегда вместе с кем-то в большой стране-семье, оборачивается спектакль.

Напомним, показ спектакля «Чук и Гек» 19 мая в 12:00 на большой сцене.

«Петербургский театральный журнал»

Источник: Псковский академический драматический театр имени А.С. Пушкина