«Нелепо, некрасиво, не вовремя»

Визуально-аналоговая шкала (VAS) предназначена для измерения интенсивности боли. Она представляет непрерывную шкалу в виде горизонтальной или вертикальной линии и расположенных на ней двух крайних точек: «отсутствие боли» и «сильнейшая боль, какую только можно представить». Врач просит пациента указать, в какой точке шкалы, по его ощущениям, находится его боль.

А что если твоя боль спрыгнула с этой шкалы, и тебе так больно, что ты уже не чувствуешь её? Мгновенно или постепенно ты превращаешься в камень. Или эта боль заворачивает тебя в тысячу слоёв кокона, сквозь который глухо, еле-еле доносятся какие-то звуки из прежней жизни. Но теперь это не важно. Ты умер, больше ничего нет, ничего не происходит, ничего не будет.

В этой точке боли и оказывается Джейн (Наталья Петрова), амбициозная художница, пишущая комиксы для престижного конкурса "Смеючая ива". Джейн участвует в гонке за признанием, Джейн влюблена в свой комикс, Джейн талантлива, Джейн требует понимания, Джейн – творец, Джейн сжата как пружина, на кону приз, который объявит всему миру о том, что она есть. И вот какая напасть: дочь художницы Атланта (Дарья Чураева) в компании с подружками совершает суицид. Похожий на перформанс. На автостоянке, разрисованная чернилами, обложившись миндальными булочками и выпив бензина. Нелепо, некрасиво, не вовремя. Безнадежно.

Спектакль Елизаветы Бондарь (режиссёр и автор художественного оформления) «Гробница малыша Тутанхамона», показанный Псковским театром на "АртМиграции", обрушивает лавину боли, страха, агрессии, холода. Весь сценический мир, на первый взгляд, сужен до панели комикса (именно в этом стиле исполнена сценография). Но на сцене эти панели встраиваются одна в другую. Множество порталов в многомерную вселенную. Одна рамка, другая, третья. Чёрная дыра, взорванная, снесенная вершина опрокинутой пирамиды. (В программке спектакля отдельно обозначен дизайнер "черной дыры" - Евгений Афонин.) Эта сплошная чернильная темнота: то втягивает в свой морок растерянных, напуганных героев, то исторгает, выплёвывая из себя хтонических демонов с потоками вечного холода.

Опустошен, лишен всяких признаков бытовой человеческой жизни домашний мир семьи Джейн. И тоже пронизан холодом, обнесен личными границами, вежливым, приличным сочувствием, психотерапевтическим проговариванием, которого уже никто не слышит. И никакая осознанность никому не помогает.

После известия о смерти дочери Джейн Хейли исступлённо рисует новый комикс. О малыше Тутанхамоне, идущем в Царство мертвых, в поисках своей мамы-мумии. Уровень боли Джейн так велик, так невыносим, что единственное, что она может: заново отрисовать свой путь к дочери. Актриса не истерит, не плачет, не жалуется. Она звенит от боли. Можно спастись, - было бы за что ухватиться. И Джейн держится за маркер, пролагающий ей путь. Именно её путь. Потому, что малыш-фараон, совершающий свой последний, страшный трип на пути к весам Анубиса, - и есть Атланта. Джейн, находящаяся на грани безумия, одержима только одним – облегчить этот путь Тутанхамону-Атланте. Позволить себе пройти его, положить камень вины на весы. Нарисовать на этот раз всё правильно.

Мы видим агрессивный портальный сплэш-пейдж (термин комикса), заключающий в себя зрителя как в окончательно определенные границы репрессивности человеческого существования (медиахудожник Алина Тихонова). С изображениями мертвых диктаторов, правителей царства мертвых. Истуканов, расставленных в безвоздушных, спутанных, мертвых пространствах. Там нет ничего, время бесконечно и мучительно.

Спектакль, в отличие от пьесы Оливии Дюфо, лишён теплоты, здесь отсекается человеческое и живое. Актёры встроены в эстетику комикса. Здесь чувства, слова, действия персонажей редуцированы до рамочных формул. Сентиментальный пафос и «страдательность» снижены режиссёром к холодной, рассудочной констатации. В обоих мирах – и в мире Джейн, и в мире Тутанхамона-Атланты – герои словно отретушированы и обведены контуром. Они как в комиксе становятся кросс-персонажами, переходя из одной вселенной в другую. Портер (Денис Кугай), отчим девочки, с вечной бутылкой и в подпитии (он же Портер), манифестант осознанного соблюдения границ и положенного сочувствия, является и Хоремхебом, саркастическим, но терпеливым проводником в пугающий малыша мир, и карикатурным Лениным: рука показывает направление, рука заложена за жилетку, прищур-картавость-кепка. Кисси Кандида (Анна Шуваева) из лицемерной, разъедающей своей приторностью (она же "поцелуй" и грибок Candida), ноющей подружки, оборачивается в царстве мёртвых женщиной-крокодилом, гипнотической, подчиняющей, усыпляющей волю. Лайонел Фризер (Евгений Терских), успешный, надменный, замёрзший (он же Фризер) писатель, в других вселенных является Анубисом и Сталиным, и во всех трёх ипостасях именно он безжалостный вершитель судеб, выносящий приговор, кладущий сердце, жизнь и смерть на весы. Актёры существуют в этой многоплановой истории виртуозно. Персонажи обретают художественный объём в интересно разложенной, специально написанной для спектакля Николаем Поповым голосовой партитуре - мелодекламации, аудиошума из сэмплированных голосов актёров (на обсуждении спектакля это назвали "аудиотерроризмом").

Авторы спектакля погружают нас в бесконечно репрессивный, холодный, обведенный контуром мир, в котором художник высасывает жизнь из своих близких и крадёт эту жизнь, заворачивая всё отобранное в обложку очередного комикса. "Бэнг-бэнг" - пишет творец в речевой рамке комикса: "Нам никто не нужен! Не мешайте!" Пытаясь избыть свою невыносимую боль, нанесенную нам и причинённую нами, мы пишем в своём одиночестве одни и те же иероглифы. На папирусе или в макбуках.

А маленькая Атланта-фараон идёт по вечному пути ребёнка, оставаясь измученным подростком, которому страшно, непонятно, больно. И в жизни, и в смерти. И от этого взрывается маленьким Гитлером, обвиняя мать и вскидывая вверх руку с маркером, и сворачивается в позу эмбриона, ища защиты взрослых, охраняя своё сердечко. Атланта-Тутанхамон, подросток, неясно чувствующая двоичность всякой сущности, ищущая идентичности, называет себя Я-я. И камень вины, брошенный в мать, обращается в сердце. Финальная пауза - это единственная сцена в спектакле, наполненная человеческим теплом. Встреча Джейн и Атланты, Мумии и Тутанхамона длится и длится. За эти секунды, минуты, вечность прощается всё. Джейн проходит метафизический путь принятия боли и смерти. Смерти как принуждения к жизни и повода для любви.

                                                                                       Источник  сайт  STARTUB.   Автор  Алена Карцева.

Источник: Псковский академический драматический театр имени А.С. Пушкина