Секрет финальной сцены «Ревизора» и дальневосточная закалка

В Псковском театре драмы историческое событие – первая «Золотая маска». Награду завоевала молодая, хрупкая Дарья Чураева за роль Марьи Антоновны в спектакле «Ревизор» режиссера Петра Шерешевского. Что мы знаем о победительнице, чье имя теперь занесено в театральные скрижали? Даша родилась в небольшом городке в Приморском крае, училась в Дальневосточном институте искусств, работала в пермском «Театре-Театре», а потом оказалась в Пскове. О том, как рождалась ее звездная роль, о пробах на Бабу-ягу и о том, когда же мы снова увидим Дарью на псковской сцене, – в интервью с новоиспеченной обладательницей Национальной театральной премии.

…и я сказала: «Ура!»

– Даша, сегодня к тебе пришло какое-то твердое осознание того, что ты теперь лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска»?

– Нет. Теперь мне кажется, что это было давно и всё это неправда. У меня к этому противоречивое отношение. Когда есть такие актрисы, как Юлия Пересильд, Чулпан Хаматова, Галина Тюнина, Ксения Раппопорт, ты смотришь на них и думаешь: «А я лауреат?» Ну как тут сопоставить? Моя первая реакция была такой: «Да подождите! У меня столько работы впереди, мне нужно вот это исправить, вот это». Я очень рада, но «Золотая маска» – это точно не повод останавливаться. Я знаю, что для меня это только начало пути, и впереди огромный труд. Не потому что нужно отстаивать лауреатство, а потому что я получаю от этого удовольствие. Возможно, будет какое-то дополнительное внимание со стороны режиссеров, хотя я думаю, что режиссеры больше ориентируются на личные впечатления от артиста, от того, какой он человек и как работает.

– А как было в случае с «Ревизором»? Как Петр Шерешевский набирал команду, как распределял артистов на роли?

– Петр Юрьевич приехал в театр в конце сезона, он смотрел спектакли, ему представляли артистов. А потом просто объявили список актеров, которые должны прийти на первую встречу с режиссером, ролей мы не знали. При встрече он раздал экземпляры пьесы и сказал: «Ты читаешь это, а ты – это». Вот и всё. Вот и роли. А дальше – работать. И я сказала: «Ура!»

– Тебя обрадовал тот факт, что ты в команде Шерешевского? До этого вы вместе не работали, но у тебя было какое-то представление о нем как о режиссере?

– Я слышала, что Петр Шерешевский – очень интересный режиссер, своеобразный, мне много говорили о его спектаклях, я видела его работу в Летней школе СТД. Я очень хотела с ним поработать, и мне было интересно, что он сделает из «Ревизора». После личного знакомства я еще и узнала, какой он милый и обаятельный человек. В своем спокойствии он мне напоминает какого-то Будду. Что бы ни случилось, даже если на него кто-то орет, он делает паузу (и в это время он не злится) и спокойно говорит: «А теперь вы бы не могли сделать вот так?» Даже замечания артистам он делает извиняясь. Мне напоминает Вячеслава Полунина, очень-очень добрый. Он старается всё делать через любовь и доброту, поэтому я обожаю с ним работать. Его невозможно не любить.

Немая сцена Марьи Антоновны

Сцена из спектакля "Ревизор".

– Как быстро у вас с режиссером сложилось представление, какой будет ваша героиня Марья Антоновна?

– Изначально Петр Юрьевич хотел, чтобы я намотала шарф, взяла мольберт и писала пейзажи, ну то есть Марья Антоновна – такая воспитанная девочка из интеллигентной семьи. И я почувствовала, что это не туда. Мне казалось, что это типичный представитель золотой молодежи: курит, пьет, гоняет на тачках, и ей ничего за это не сделают, потому что у нее такой папа. Даже вспомнить застолье: я там втихаря начинаю пить алкоголь, отец ловит меня за водкой, ругает. А мольберт и шарф – это не из того мира. И Петр Юрьевич пошел за мной.

– На начальном этапе ты сама говорила режиссеру, какой видишь свою героиню. А какая она на самом деле? Ведь она вызывает противоречивое отношение: сначала она предстает как невоспитанная дочка влиятельного отца (совсем не положительное впечатление), но потом сама становится жертвой того мира, частью которого является.

– Я отталкивалась от того, что это ребенок, и она делает это не потому, что она избалованная. Она очень любит отца, она ластится к нему, но не получает ответа. У меня было ощущение, что она недолюбленная, что с ней не договорили. И всё, что она делает, – это такие ее протесты. У нее выпускной, и она сидит со всеми этими депутатами, и ей даже выпить не разрешают. А в финале она превращается в жертву. Тут уже сидит вот та девочка, совсем беззащитная, ее предал отец, над ней надругались, и она не заслужила того, что ей досталось, причем от семьи, от человека, которого она любила, – отца.

– Последняя сцена, где Марья Антоновна остается одна, шокирует зрителя. У тебя есть «ключ», план действий, который вводит зрителя в состояние оцепенения?

– Эта сцена каждый раз разная. Перед этим подряд идут три или четыре сцены, ситуация развивается стремительно, напряжение нарастает как ком. А потом происходит взрыв. Во время этой сцены порой приходят разные мысли. В один спектакль бывает, что ты как ребенок смотришь на этот мир, в другой – думаешь, что твой отец предатель, в третий – что ты сама виновата, а в пятидесятый – у тебя рождается всё это вместе. Если я просто буду сидеть и не будет внутреннего монолога, то я просто буду сидеть, и сцены не будет.

Сцена из спектакля "Ревизор".

– Интересно, что ты была номинирована на «Золотую маску» за «Лучшую женскую роль второго плана». Но в этом спектакле у тебя как будто бы главная женская роль.

– Когда ты читаешь пьесу Гоголя, ты не обратишь внимания на Марью Антоновну, а Шерешевский выдвинул ее на передний план. Что отец предает дочь и подкладывает ее под мнимого ревизора – это его решение, что в конце городничий умирает – его решение, что последняя картинка, которая остается на экране, – дочь городничего, – это его решение. Это он сделал из «Ревизора» не комедию, а трагедию. У меня там мало сцен, но режиссер их так простроил, что они стреляют. Всегда интересно, как умирает Джульетта, как душат Дездемону и как решают немую сцену в «Ревизоре». Петр Юрьевич решил так. Это же действительно немая сцена, когда не только мы молчим, но молчит и зал, потому что он не знает, что делать в этой ситуации, это состояние шока.

– Очевидно, что артисты любят спектакли, в которых они играют. Но все-таки чем хорош «Ревизор», почему он стал зрительским хитом?

– На тот момент это было очень смелое заявление. Это сейчас мы привыкли к нему, а тогда этого никто не ждал. До этого в театре были «Соседи», «Ионыч» и «Старик», потом уже появились «Отелло», «Таланты и поклонники». Это не скандальные, традиционные, даже немножко старомодные спектакли, это не вызывающе. И тут выпускается «Ревизор» – очень смелый, яркий, со стебом, на сцене появляется раздевание, насилие. Камеры снимают и транслируют действие на экран. У всех была реакция: «Что это?» Это, мне кажется, была вспышка. Хорошая качественная, вспышка. Сейчас в театре есть «Село Степанчиково», «7САМУРАЕВ», «Гробница малыша Тутанхамона» – более сложные для восприятия, немного резкие и цепляющие спектакли. Мне кажется, «Ревизор» дал старт.

Первые пробы на Бабу-ягу и прослушивание у Месхиева

Дарья Чураева и ее первый педагог Вадим Лихоманов много лет назад...

– В твоей жизни был такой человек, который привел тебя в театр – наставник, учитель, мастер?

– С первого по четвертый класс я ходила в театральную студию. Туда я попала случайно, меня перепутали с моей одноклассницей, и я вместо нее прошла «пробы» – изображала Бабу-ягу. Помню, мы уже идем с мамой домой после выпускного в четвертом классе, и выбегает мой педагог Вадим Владимирович Лихоманов, останавливает маму и убеждает, что я должна дальше заниматься в студии, сказал, что видит во мне талант. И мама меня привела в студию, в которой я занималась до 11-го класса. Детскую любовь к театру привил мне Вадим Владимирович. Он заставлял нас смотреть «Месяц в деревне» Сергея Женовача, «Войну и мир» Петра Фоменко, в 9-м классе он мне открыл Полунина, в 17 лет заставлял меня смотреть фильмы Ларса фон Триера, Тарковского. Он видел всё мое созревание, то, как я меняюсь, и под это развитие подбирал фильмы, спектакли.

– После Дальневосточного института искусств ты работала в пермском «Театре-театре». Как ты очутилась в Пскове?

– В том театре у меня не сложились отношения с художественным руководителем. Мне было так плохо, что я даже собиралась уходить из профессии. Люди, с которыми мы были близки в «Театре-Театре», – хореограф Ирина Ткаченко и главный режиссер Владимир Гурфинкель – подсказали мне, что Андрей Львович Пронин набирает артистов в Псков и сказали дерзать.

В Пскове я проходила прослушивание в кабинете у Дмитрия Дмитриевича Месхиева. Я ему читала «Иллюзии» Вырыпаева, письмо Мейерхольда. Он меня послушал и сказал: «Берем». И я приняла решение. У меня был контракт на год. Меня все устроило, и я осталась еще на один год, потом появилась интересная работа – еще год, какие-то знакомства – еще год, потом объединение с Александринским театром, номинация, лауреатство – «Хорошо, что я тут задержалась!»

«Ты не сможешь жить без театра, а театр без тебя сможет»

Сцена из спектакля "Гробница малыша Тутанхамона".

– Где ты в 23 года взяла смелость приехать в незнакомый город за несколько тысяч километров, не зная, успешно ли сложится твоя творческая жизнь здесь?

– Меня закаливали с самого детства. И Вадим Владимирович, и мастер курса Ирина Михайловна Лыткина. Она нам всегда говорила: «Вы не конфетки, чтобы всем нравиться, поэтому работайте и получайте удовольствие от того, что вы делаете». А еще она говорила: «Вы никому не нужны в этом мире и в этой профессии». Вот так она воспитала, что надо работать, пахать, несмотря ни на что. И я ей очень благодарна. А в Перми Владимир Львович Гурфинкель говорил: «Ты не сможешь жить без театра? Нет. А театр без тебя сможет». Это важно, в нашей профессии нужна закалка, стержень.

– А ты сможешь без театра?

– Нет. Я фанат. У меня ощущение, как будто театр – это мой первый муж. Раз и навсегда. Я не знаю, благодарить ли мне педагогов за то, что мне подарили эту сумасшедшую любовь к театру. Театр для меня как наркотик. Ищешь что-то другое, а тебя начинает потряхивать, тебе чего-то важного не хватает. И посидишь вот так два месяца без работы, и тебе хочется еще раз испытать это. Это зависимость, от которой не избавиться.

– В чем для тебя этот кайф театра?

– Кайф в том, что это возможность погружаться в проблему, то есть думать. Мне нравится процесс изучения проблемы, мне нравятся эти муки адские, когда роль не получается. В «Ревизоре» мне интересно принять на себя эти взаимоотношения с отцом, понять, каково это, когда с тобой происходит насилие. А еще достучаться до других людей, может быть, постараться изменить их, чтобы они задумались над чем-то. Когда я играю спектакль «Гробница малыша Тутанхамона», я надеюсь, что мама придет домой и обнимет свою дочь или дочь придет домой и скажет: «Прости меня». А если они вдвоем придут и даже ничего не скажут, просто помолчат, но каждая об этом подумает, это же ценно. Для таких моментов играю.

Из роддома сразу на сцену

Сцена с сентябрьского показа спектакля "Ревизор", где Дарья исполнила роль жены Хлопова.

– Наверное, один из главных вопросов, который волнует сейчас людей театра: когда мы снова увидим тебя на сцене? Ты готовишься стать мамой, начинается новый период твоей жизни. Не останется ли театр в прошлом?

– Мужу я объявила сразу, что долго сидеть дома я не смогу, поэтому как можно скорее я хочу снова выйти на сцену. Когда в сентябре у Ани Шуваевой внезапно поднялась температура и я вместо нее выскочила на «Ревизоре» в роли жены Хлопова, я была счастлива. Руководство театра обеспокоилось, что я собралась рожать на сцене… Я надеюсь, что в новом сезоне, осенью, я уже выйду на сцену. Сначала хочу вернуться в свои спектакли, чтобы прийти в форму, и как только дочь позволит мне участвовать в выпуске премьер (когда я смогу ее с кем-то оставить), я готова приступать к новым проектам.

– Как муж относится к твоей работе и к подобным заявлениям? Как он относится к театру? И вообще это человек из творческой среды?

– Нет, мой муж – военный. И он принимает, что я помешана на театре. Он ходит на мои спектакли или смотрит их в записи, «Ревизора» смотрел тоже. Он понимает, что я фанат, что я без этого не смогу, и пытается понять мою профессию, интересуется, смотрит какие-то видео о театре, мы вместе ходим на спектакли, говорим потом о них. Когда он узнал, что я номинантка, он отправил мне цветы (я ему говорила, что это очень важно, что «Золотая маска» – это как «Оскар», и он это запомнил).

– За нашей личной победой часто стоит кто-то еще, люди, которые были рядом, которые когда-то помогли, сказали правильное слово. Кто стоит за твоей победой? Кому можно сказать спасибо?

– Всем. Это моя семья, это мои педагоги, это мои друзья из Пермского театра. Это Дмитрий Дмитриевич Месхиев, Андрей Львович Пронин, которые проделали невероятный труд, чтобы о Псковском театре заговорили в России. Это Петр Юрьевич Шерешевский, который взял меня в работу, который меня выдвинул на передний план. Это муж, который успокаивает и терпит. Это мой коллега по труппе Женя Терских, который всегда поддерживает. Даже вот эта кроха еще не родилась, а мы же с ней показывались в июле жюри «Золотой маски»: она тоже играла на сцене и тоже получила «Золотую маску». Нельзя выделить одного человека. Это все, кто сделал хоть какой-то маленький вклад, любой человек, который когда-то произвел маленький сдвиг во мне своим поступком, словом, взглядом.

Беседовала Елизавета Славятинская.

Источник: Псковский академический драматический театр имени А.С. Пушкина