Пушкинский фестиваль: Вечер пятый. С богом!

Тем, кто увидел 9 февраля на псковской сцене спектакль «Пять вечеров» Русского театра Эстонии, больше не хочется обсуждать - почему пьеса Володина в постановке Александра Кладько оказалась в афише Пушкинского театрального фестиваля. А хочется, если честно, хватать за пуговицу лучших друзей и говорить что-то сбивчивое: понимаешь, вот это надо обязательно, это обязательно надо посмотреть... ФОТОРЕПОРТАЖ

«Возьми меня с собой»

Хотя поначалу перед зрителем таллинских «Пяти вечеров» возникла почти этическая проблема: можно ли смеяться, когда перед тобой разворачивается драма? Ведь все заранее знали, что драма и знали - какая. А не смеяться оказалось невозможно. Но это был правильный смех. Так бывает, когда случайно (ну мало ли какие обстоятельства) перед шапочным знакомым вдруг выговаривается что-то сокровенное. И ты, спохватываясь, выбираешь такую ироничную форму... Как обстрелянный солдат, который рассказывает о себе что-то страшное или трогательное, но рассказывает смешно. И все смеются, а в глазах всё больше уважения и понимания. Это уважение и понимание росло в псковском зрителе с каждым шагом героев на сцене. А случайных шагов они не делали. «Пять вечеров» Александра Кладько - это прочная и одновременно легкая режиссерская конструкция, точная сценография (художник - Борис Шлямин) и блестящий актерский ансамбль.

Вот она - квартира Зои (Зою играет Елена Тарасенко). Вино, конфеты, патефон. И Ильин (Александр Ивашкевич), который, с первого взгляда видно, сюда не пришел, а зашел, не сел за стол, а присел. Недобрый, честно держащий дистанцию, не дающий ни малейшей надежды этой видавшей виды, опасающейся спугнуть (и этим действительно пугающей), смешной и одновременно трепетной Зое.

За этой сценой неловко наблюдать, тем более, что между зрителями и людьми в женской холостяцкой квартире практически нет дистанции. Публика, в общем-то, к этому была готова: на большую сцену ее проводили по коридору - конечно, не по такому длинному, как в классической ленинградской коммуналке, но с вечным велосипедом, с каким-то железным тазом. А уж на сцене встретили заиндевевшие высокие окна, потому что стоит правильная ленинградская зима пятидесятых годов прошлого века, и свет - как будто за этими окнами раскачивается фонарь. И Зоина комната выглядит так, как выглядит комната одинокой женщины - как будто там никто не живет, а только ждет. Это володинское, буквально декларируемое им чувство жалости и всегдашней симпатии к женщинам незвездного типа - продавщицам, официанткам, телефонисткам, возникает сразу. Понятно, что ни к себе притянуть Ильина, ни до него дотянуться она не сможет. И здесь задействована целая россыпь приемов, чтобы дать это понять - и ей, и зрителю. Не получается ни то, что любви, но даже брудершафта. Но всё время, пока Зоя буквально подбирается к Ильину, то тут, то там раздается неуверенный смешок. Нет, Зою очень жаль (а как будет жаль, когда она после ухода Ильина, давясь слезами, ест и ест эти шоколадные конфеты), но и Ильину начинаешь сочувствовать. И всем его способам удержать женщину на расстоянии - тут режиссер не поскупился, хоть записывай, как избавиться от поклонницы за один вечер. Впрочем, от Зои избавиться можно только одним и, увы, слишком хорошо ей знакомом способом - уйти.

Бежать к своей звезде, еще сияющей, должно быть, в окнах напротив - к Тамаре (Лариса Саванкова). Звезда, скажем сразу, в бигуди и никого не ждет. Давно уже не ждет никого, а тем более того миленького, который так и не взял с собой. Ибо не достоин. Только потом после сцены встречи Зои и Тамары, в которой одна рассматривает соперницу, а вторая никакой соперницы в упор не видит, когда сойдутся они в таком знакомом по старым фильмам танце «шерочки с машерочкой», вдруг станет очевидно - как же они похожи. Безусловно, Тамара тоньше и тверже одновременно. Как будто из Зои какой-то мастер вытесал, выточил Тамару. Но песня эта про «возьми меня с собой» у них одна на двоих. А вот Ильина им не делить - это Зоя поймет быстро. Хоть режиссер как будто и дает ей шанс, но этот шанс давний, ретроспективный, упущенный. И бог его знает - кем. Самой ли Зоей, мужчинами ли, которые ее выбирали (а она когда-то решила, что сама не из тех, кто выбирает, может, в этом и дело).

Тут невольно себя ловишь на мысли, что редко когда в «Пяти вечерах» Зою отмечают. Но Александр Кладько отнесся внимательно ко всем. И натуральный главный инженер химкомбината Тимофеев (Сергей Черкасов, его псковские зрители недавно видели в «Игроках» в роли Кругеля) значит для него не меньше, чем сам Ильин. И опять же - ну драматичная же сцена, когда Ильин выговаривает товарищу: «И зачем ты, объясни ради всего святого, рассказал ей свою биографию? Какое ей дело до того, главный ты инженер или не главный? Да еще в Подгорске? К чему ей твой адрес? Почему ты не рассказал заодно, какая у тебя зарплата и сколько у тебя было знакомых женщин? Я тебя что просил: скажи – никого здесь нету, ничего не знаю. Простая вещь. Нет, надо же тррр… тррр… Трепло!» И Тимофеев как домашний пес, которого, конечно, не бьют, а только ругают, не отворачивается, а так виновато отклоняется от друга. И как он после очередного «убега» Ильина будет идти по коридору и сам с собой бу-бу-бу: «Почему я должен говорить, что я не главный инженер, если я главный инженер? Почему я должен говорить, что я работаю не в Подгорске, если я работаю в Подгорске?» Всё, больше ничего не надо - вот он, Тимофеев, не очень счастливый, на самом деле. И действительно завидующий Ильину в том, что тот мог ( и может - по всему видно) назвать подлеца подлецом.

И вот так нам открывается настоящий Ильин - через Тимофеева, Славу (Дмитрий Кордас), Катю (Татьяна Егорушкина), саму Тамару, которая, наконец, понимает, что вернувшийся ее возлюбленный действительно делает самое большое, на что только способен в жизни. То есть соответствует, хотя плевать уже на любые планки и соответствия всем, кроме него самого.

А что же сама Тамара - со всеми своими гранитными установками о чести, со своей «ответственной увлекательной работой» на «Красном треугольнике», от одного упоминания которой охватывает тоска, опять же разряженная зрительским смешком? О, хорошего человека играть не просто. Вот взять Катю - тоже еще не отшлифованную обстоятельствами, но в чем-то главном твердую: насколько легче ей пленять зрителя своими несовершенствами и внезапно проявляющимися достоинствами! А уж сцена распития с Ильиным, которую особенно восторженные зрители всё порывались прерывать аплодисментами, на раз сделала ее любимицей псковской публики.

Но ведь и Тамару оказалась легко полюбить, причем буквально с первого взгляда, со всех этих трагикомических несовпадений в первом диалоге с Ильиным. А на всем протяжении спектакля зрителя ожидает такой перепад температур - до последних освобождающих слез, что невольно задаешься вопросом: как же им это удалось? Как удалось обойтись без опасного пафоса, как удалось заставить зрителя отождествить себя с этими героями - со всеми вместе и с каждым в отдельности? Ностальгический момент уже не работает: мало-мало зрителей, которым удалось пожить в мире, подробно и внимательно воссозданным Александр Кладько. Работает что-то еще - над или вне времени. Может быть, любовь, с которой и о которой сделан спектакль. Ею зрителей окружают до конца: когда уже уставшие аплодировать и кричать «браво» они медленно идут к коридору, где притаился вечно падающий таз, Александр Ивашкевич угощает их шарлоткой, которую пекла Тамара во втором действии. Как будто счастливая семья провожает приятных гостей - до самого порога. Только не хозяева, а гости говорят: «Приезжайте к нам еще, приезжайте обязательно!» Но сегодня вечером хозяева той квартиры на Восстания, 22 еще в Пскове.

Не пускайте в голову чертей! ФОТОРЕПОРТАЖ

И в то же самое время, когда на большой сцене играли Володина, на малой сцене артисты петербургского театра «Мастерская» многозначительно заявили: «Бога нет!» Заявили в самом начале своего спектакля «Иван и черт», а затем на протяжении всей постановки доказывали обратное. Начинающий режиссер Андрей Горбатый - ученик художественного руководителя Псковского драмтеатра Григория Козлова - пытался показать мучительную ночь Ивана Карамазова из последнего романа Достоевского перед тем, как герой потерял рассудок. Примечательно, что играли артисты в день смерти Федора Михайловича. Есть в этом какой-то особый знак...

Спектакль «Иван и черт» - это фрагмент, не вошедший в основную инсценировку «Братьев Карамазовых» театра «Мастерская». Андрей Горбатый, играющий в большом спектакле убийцу Смердякова, рассказал, что очень хотел попробовать себя в роли режиссера, и Григорий Козлов предоставил ему такую возможность. Несколько раз он брался за постановку, рассматривал самые разные варианты. Сначала были только Иван и его вторая половина, его черт - Дмитрий Житков и Антон Момот. Позже появились трактирные музыканты - Андрей Дидик, Ульяна Лучкина, Евгений Семин. Рассказчик Андрей Дидик также написал всю музыку к спектаклю, так тонко обрамляющую действие. По сути, «Иван и черт» - это режиссерский дебют Андрея Горбатого, тепло встреченный псковичами.

На сцене все нам напоминает о раздвоенной душе Ивана - две части одной картины в разных углах, стол и кровать, которые с легкостью делятся пополам. По полу разбросаны листы бумаги как знак того, что в этой комнате живет мыслитель. Измученный, между прочим, своей же философией.

Артисты описывают ночь перед судом над братом Ивана Дмитрием, которого ошибочно обвиняют в убийстве отца. Главный герой (Дмитрий Житков) мучается вопросом, «быть или не быть», сказать или промолчать, признаться ли, что убийца не Митя, и что сам он надоумил истинного виновного Смердякова к преступлению. Тут-то и появляется «приживальщик» черт (Антон Момот). «Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак, ты моя галлюцинация!» - кричит Иван на черта, всячески доказывающего свое существование.

Позже на встрече со зрителями артисты признаются, что задачи сделать Ивана и черта похожими у них не стояло. Наоборот, они пытались показать противоположности одной личности, ее раздвоение. В принципе, так оно и вышло. Невольно задаешься вопросом, видение ли это Ивана, он ли это сам или есть в спектакле какая-то мистика? Но под конец черт окончательно берет власть над измученным Карамазовым, овладевает его рассудком, сомнений не остается - Зло побеждает. «Как я хочу войти в церковь, поставить Богу свечку, ей Богу. Я Сатана, но ничто человеческое мне не чуждо» - признается в спорах атеисту Ивану его второе «Я».

Иван мучается извечными вопросами, которые ставит перед собой и перед читателями Федор Михайлович: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» А если Бога нет, в чем убежден Иван, то каждому дозволено поставить себя на место творца и распоряжаться жизнями тех, кто и жить-то не достоин? «Люди воспринимают эту комедию всерьез, от того и страдают. Но страдания и есть жизнь. Я не страдаю и не живу...» - признается Ивану черт.

«Я бы желал в тебя поверить!» - выкрикивает Карамазов, но в воздухе витает вопрос. Вопрос веры. Поверить в кого - в Бога, Христа, черта, свой психоз? «Ты просто оскорблен, что к такому великому человеку пришел такой дрянной черт» - парирует ему его темная сторона.

- Я убью тебя! - не выдерживает измученный Иван.

- Меня ж нет... - смеется своей победе черт.

Внезапно в разгар переживаний Иван оказывается на суде, но признаться не решается. «Отпустите меня домой», - трусливо говорит он, но после все же кричит многозначительное: «Я убийца!». Помните, как в «Преступлении и наказании»: «Я не старушонку убил... я себя убил...».

После окончания спектакля многие с нетерпением ждали встречи с актерами и режиссером постановки и, кажется, были слегка удивлены молодости Андрея Горбатого. Тот признался, что спектакль придумывался «по ходу». «Изначально я точно знал, что черт должен быть смешным», - отметил режиссер. И многие согласились с ним, что Антон Момот с этой задачей справился. Но смех этот все же какой-то натянутый, сквозь сомнения, страх и переживания за судьбу главного героя и свою собственную.

Тема постановки, подчеркнул Андрей Горбатый, очень проста - не пускайте в голову чертей. Создателям спектакля очень хотелось, чтобы он не просто произвел на зрителя эмоциональное впечатление, но и заставил поразмышлять, подумать, взять в руки книгу великого классика. Театралы примечали, что цель достигнута. Есть в этой постановке, убеждены зрители, и Достоевский, и Гоголь, и, как ни странно, Пушкин. «Это такой литературный театр», - отметила руководитель регионального центра чтения Нина Яковлева.

Режиссер поднимает проблемы веры, но сам на прямой вопрос из зрительного зала «Верите ли вы в Бога?», ответить затруднился, смущенно сославшись на то, что это очень личное, очень интимное. «Иван и черт» предлагает каждому зрителю лично для себя ответить на очень непростой вопрос, много ли в нем Бога и не прячется ли Сатана за спиной.

Артисты хвалили псковскую сцену, признавались, что им очень понравилось пространство, лестницы пришлись «в тему». «У вас играть этот спектакль в разы удобнее», - отметили они. Но даже после всех комплиментов, восторженных отзывов меня не отпускало впечатление, что «Иван и черт» - это все же фрагмент более крупной постановки. Это будто очень хороший тизер, «завлекаловка» для тех, кто хочет посмотреть «Братьев Карамазовых» целиком. И актеры театра не преминули пригласить псковичей на весь спектакль в театр «Мастерская». Благодарные зрители, оставшиеся под впечатлением от увиденного, пообещали, что приглашением этим, по возможности, воспользуются.

Елена Ширяева, Светлана Аванесова.

Источник: Псковская Лента Новостей

Источник: Псковский академический драматический театр имени А.С. Пушкина